Мой сайт

Уже почти два десятилетия функциональная асимметрия полушарий человеческого мозга прочно удерживает внимание исследователей. Ведь речь идет о сокровенных особенностях работы мозга — о том, что природа, создав мозг человека как единый управляющий орган, в то же время наделила его полушария неодинаковыми способностями и обязанностями. Функциональная асимметрия полушарий существенно расширяет возможности мозга, делает его более совершенным. В «Науке и жизни» не раз публиковались материалы на эту тему (см., например, № 1, 1975; № 1, 1981; №№ 3 и 4, 1983; № 4, 1984), и каждый раз это был рассказ о каких-то новых гранях функциональной асимметрии. Дело в том, что явление асимметрии далеко не однозначное: какими-то свойствами обладает только одно полушарие, другими — оба, но в разной степени, и все это находится в сложнейшей взаимозависимости и взаимодействии. Полушария по-разному воспринимают явления окружающей среды, различна их роль в творческой работе мозга, неодинаково их отношение ко времени. Предлагаемая читателям статья Вадима Семеновича Ротенберга (1-й Московский медицинский институт имени И. М. Сеченова) посвящена различиям в способах переработки идущей извне информации, в стратегии ее восприятия.

Доктор медицинских наук В. РОТЕНБЕРГ.

Основные различия в работе полушарий головного мозга человека впервые обнаружил американский ученый лауреат Нобелевской премии Р. Сперри, который однажды в лечебных целях рискнул рассечь межполушарные связи у больных эпилепсией и с изумлением обнаружил, что два полушария единого доселе мозга ведут себя как два совершенно различных мозга и даже не всегда до конца понимают друг друга. Человек, у которого было отключено правое полушарие, а работало левое, сохранял способность к речевому общению, правильно реагировал на слова, цифры и другие условные знаки, но часто оказывался беспомощным, когда требовалось что-то делать с предметами материального мира или их изображениями. Когда отключали левое, а работало одно правое полушарие, пациент легко справлялся с такими задачами, хорошо разбирался в произведениях живописи, мелодиях и интонациях речи, ориентировался в пространстве, но терял способность понимать сложные словесные конструкции и совершенно не мог сколько-нибудь связно говорить. В дальнейшем эти различия были подтверждены в многочисленных экспериментах и психофизиологических исследованиях.

Однако результаты эти исследования приносили неоднозначные и даже противоречивые. Тем не менее как-то так получилось, что в научной, а затем и в популярной литературе стало укореняться несколько упрощенное представление, что различие между полушариями целиком определяется видом информации, которой полушария оперируют: левое — словами и другими условными знаками, а правое — образами и другими невербальными (несловесными) сигналами. В соответствии с этим основная деятельность левого полушария получила название логико-вербального мышления, а правого — пространственно-образного.

Но на деле столь четкого «разделения труда» между полушариями нет. Например, твердо установлено, что человек с одним правым полушарием способен понимать простую речь. Более того, работы лаборатории профессора Э. А. Костандова (Институт общей и судебной психиатрии МЗ СССР) показали, что правое полушарие у здоровых людей быстрее левого реагирует практически на любую информацию — и образную и словесную. Так, поэтическое творчество — это оперирование словами, а между тем оно грубо страдает при повреждении правого полушария.

С другой стороны, нет ни одного бесспорного аргумента в пользу неспособности левого полушария воспринимать образы. В частности, после рассечения «по Сперри» мозолистого тела, связывающего оба полушария, у одной трети исследуемых сохраняется способность рассказывать о сновидениях, которыми «заведует» правое. Но ведь после такой операции описывать словами можно только те психические процессы, которые происходят в левом полушарии. Нам остается только предположить, что сновидения в этом случае формируются именно в нем.

Музыка — это классический пример невербальной информации, тем не менее в ряде случаев ее звучание активизирует работу левого полушария. Правда, это происходит только у тех людей, которые не испытывают чувства полного «погружения» в стихию мелодий и звуков, не отдаются безраздельно этой стихии, а пытаются как бы анализировать воспринимаемое — «поверить алгеброй гармонию». Иными словами, воспринимая «не свою»— невербальную — информацию, левое полушарие «по привычке» пытается переработать ее так же, как обычно поступает со словами, цифрами и т. п.

Межполушарная асимметрия по-разному выражена и при чтении художественных и технических текстов. Хотя и в том и в другом случае происходит восприятие и переработка вербальной информации, но при чтении технических текстов больше активизируется левое полушарие, а при чтении художественных — правое. То есть они опять-таки «не забывают» своих основных функций.

Все эти факты свидетельствуют о том, что различие между полушариями мозга определяется не столько качественными особенностями воспринимаемого ими материала, сколько стратегией его переработки. В чем же состоит своеобразие этой стратегии?

Основной отличительной особенностью «правополушарного» — образного — мышления считают способность целостно, в комплексе воспринимать предметы и явления, с одновременной и даже мгновенной обработкой многих, если не всех их параметров. А «левополушарное» мышление наделяют способностью к последовательной обработке информации, когда познание происходит ступенчато, шаг за шагом, и благодаря этому носит аналитический, а не синтетический характер. Иначе говоря, правое полушарие как бы сразу «схватывает» всю картину мира в целом, левое же формирует ее постепенно, из отдельных, тщательно изученных деталей.

Однако в самое последнее время появились публикации, свидетельствующие о том, что способность к мгновенному «схватыванию» отнюдь не является исключительной привилегией правого полушария. Во/т что показал, например, следующий эксперимент. Человеку поочередно, в левом и правом поле зрения (соответственно, в правое и левое полушария) показывали набор относительно простых знаков (букв или геометрических фигур) и просили как можно быстрее определить, все ли они одинаковы. Отличаться они могли каким-то одним конкретным признаком, как отличается, скажем, буква Т от буквы Г одним штрихом. Оказалось, что левое полушарие справляется с такими задачами не хуже, а порой даже лучше правого: при предъявлении информации в правое поле зрения, связанное только с левым полушарием, испытуемый давал правильные ответы быстрее, чем при таком же опыте с левым полем зрения, воспринимаемым правым полушарием.

Значит, левое полушарие в принципе способно одновременно воспринимать и оценивать несколько предъявляемых объектов. Но и здесь это удается только в тех случаях, когда задача, по существу, носит аналитический характер и объекты сравниваются лишь по нескольким признакам.

Если же сопоставление должно производиться не между отдельными конкретными и простыми признаками, а между сложными целостными образами, преимущество всегда оказывается на стороне правого полушария. Например, в тех случаях, когда нужно сравнить две фотографии человеческого лица или два художественных произведения. В таких случаях сопоставляются не отдельные признаки, а вся их совокупность, со всеми многочисленными взаимными связями, которые и создают единое художественное впечатление. Целостное восприятие одного предмета (монообъекта) ничего не добавляет к анализу—неважно, последовательному или од-номоментному, но опирающемуся на ограниченное число свойств этого предмета. Совсем другое дело — целостность мозаики, калейдоскопической картинки, где каждый элемент интересен и сам по себе, и особенно во взаимоотношениях с другими элементами. Именно благодаря таким взаимоотношениям вся картина в целом воспринимается как многозначная.

Вот мы и подошли к основному, на наш взгляд, различию между двумя типами мышления. Оно сводится к принципам составления связного контекста из отдельных элементов информации. Левополушарное мышление из этих элементов создает однозначный контекст. То есть из всех бесчисленных связей между предметами и явлениями оно активно выбирает только некоторые, наиболее существенные для данной конкретной задачи. Так, например, слово «коса» может означать или форму женской прически, или участок суши, вдающийся в море, или сельскохозяйственное орудие. Даже такие простые и, по видимости, однозначные понятия, как «стол» или «стул», могут иметь и другие значения (в диетологии «стол» — это отнюдь не предмет мебели). Ну, а в конкретном предложении слова приобретают единственно нужное в данном случае значение. Именно в таком создании однозначно понимаемого контекста и состоит, на наш взгляд, стратегия левополушарного мышления. При этом совершенно не обязательно, чтобы использовались именно слова. Это могут быть и любые другие условные знаки. Так, специалисты, говорящие на разных языках, совершенно однозначно прочитывают инженерные схемы или географические карты и даже обсуждают свои проблемы на языке математики. Более того, даже образы могут быть использованы для формирования однозначного контекста. Мы прекрасно знаем плакаты и «художественные» полотна, легко поддающиеся однозначной трактовке и пересказу.

На противоположных принципах основана стратегия правополушарного мышления. Оно создает многозначный контекст, благодаря одновременному схватыванию практически всех признаков и связей одного или многих явлений. Если логико-знаковое мышление формирует модель мира, удобную для анализа, но в чем-то условную и ограниченную, то образное мышление создает новой и полнокровный, натуральный образ мира. Отдельные свойства, грани образов взаимодействуют друг с другом сразу в нескольких «смысловых плоскостях», что, собственно, и создает эффект многозначности.

Самым простым и общеизвестным примером образного мышления являются сновидения. Каждый из нас знает по собственному опыту, что сколь угодно подробный пересказ сюжета сновидений не в силах приобщить слушателя к тем сильным и сложным переживаниям, которые испытывал рассказчик во время «просмотра» сна. Да и сам он чувствует, что словами невозможно передать то основное, что делало сновидение таким интересным и значительным. А дело-то в том, что в пересказе невольно приходится ограничиваться лишь отдельными связями между событиями и действующими лицами сна, тогда как в ходе «представления» они соединены гораздо большим числом самых неожиданных уз. И если отдельные предметы, события или персонажи в сновидениях представляются столь многозначительными, символическими и даже загадочными, то только потому, что они существуют не сами по себе, а в сложных сочетаниях с другими элементами сновидений. Впрочем, некоторые сновидения могут быть, по-видимому, организованы и по законам однозначного контекста — именно такие сохраняются в левом полушарии после рассечения межполушарных связей.

Другим широко известным примером активности правополушарного мышления является творчество — ив искусстве и в науке. Мы постоянно чувствуем, что не можем без серьезных потерь передать другому всю гамму впечатлений, вызванных картиной, симфонией или стихотворением. Тот общепризнанный факт, что произведения искусства не поддаются исчерпывающему анализу и безоговорочной интерпретации, а суть их не сводится к формальной сюжетной основе, как раз и отражает роль многозначного контекста. Поэтому можно считать оправданными попытки сопоставлять сновидения с художественным творчеством. В основе обоих феноменов лежит возможность организовать многозначный контекст, но подчинены они разным задачам: творчество создает основу для самовыражения художника, а сновидения позволяют разрешать внутренние конфликты, сохраняют психологическую устойчивость субъекта и восстанавливают поисковую активность (подробнее об этом см. «Наука и жизнь» № 8, 1981).

Для научного творчества, то есть для преодоления традиционных представлений, для обнаружения новых закономерностей или нового подхода к уже известным фактам, также необходимо восприятие мира во всей его целостности. Вот почему способность к организации многозначного контекста является как бы общим знаменателем любого вида творчества, независимо от его направленности и конкретного содержания.

Для определения творческих способностей психологи часто используют так называемый тест Гилфорда. Суть его в следующем: человеку предлагают назвать все вообразимые способы применения какого-нибудь предмета (например, из домашнего обихода), не смущаясь и самыми невероятными, самыми эксцентричными предложениями. Чем больше вариантов предлагает испытуемый, чем больше среди них нетривиальных, тем выше оцениваются его творческие возможности. Результаты тестирования подтверждаются действительными достижениями выдающихся личностей.

Между тем нетрудно заметить, что этим тестом выявляют способность преодолевать ограничения, создаваемые однозначным контекстом—выполняя тест, человек должен отказаться от привычных представлений и попытаться обнаружить множественные связи между предметами взамен привычных единичных.

Другой способ оценки (определения) творческих способностей состоит в том, что испытуемым предлагают составить парные словесные ассоциации. При этом люди с высоким творческим потенциалом чаще называют антонимы, чем синонимы, то есть они легче ассоциируют те или иные понятия с противоположными по значению, чем со сходными. Это означает, что они способны видеть предметы и явления в более широком контексте и готовы к одновременному постижению не одной, а нескольких идей или сторон явления.

На рисунке условно показано характерное различие стратегии мышления обоих полушарий мозга. Из случайного набора деталей левое полушарие строит четкий ряд геометрических фигур, наводит порядок в их расположении. Правое полушарие из тех же деталей придумывает некий целостный образ, в котором каждый элемент наделен внутренней или видимой связью с другими.

Такова концепция фундаментальных различий между лево- и правополушарной стратегией переработки информации. Надо сказать, что она важна и сама по себе, а кроме того, открывает новые возможности для объяснения некоторых физиологических закономерностей работы мозга. Логико-знаковое мышление, как мы уже отмечали, вносит в картину мира некоторую искусственную упорядоченность, тогда I как образное мышление обеспечивает естественную непосредственность восприятия мира таким, каков он есть. Если пользоваться понятиями теории информации, можно сказать, что левополушарное мышление уменьшает энтропию (хаотичность, неопределенность ситуации) и организует информацию в некую систему. Но уменьшение энтропии требует от системы дополнительных затрат, от живой системы — затрат физиологических. Это подтверждается результатами психофизиологических исследований.

У испытуемых регистрировалась биоэлектрическая активность мозга. Сначала в состоянии покоя, затем при решении задач, требовавших в одном случае нетривиального творческого подхода, а в другом—только формально-логических операций. Сопоставлялась выраженность на ЭЭГ альфа-ритма (знаменитого «ритма покоя»). Между выраженностью этого ритма и степенью активации мозговых структур имеется обратная зависимость: чем сильнее возбужден (работает) мозг, тем меньше амплитуда альфа-ритма на ЭЭГ. И наоборот.

И оказалось, что в состоянии покоя у высокотворческих людей альфа-ритм выражен слабее, чем у лиц с обычными способностями. А при решении задач творческого характера их альфа-ритм даже увеличивается по сравнению с фоном, тогда как при решении формально-логических задач он снижается до такого же уровня, что и у обычных людей при решении любого типа задач. Значит, людям с высокими творческими способностями при решении творческих задач не нужна дополнительная активация мозговых структур. И, наоборот, задачи, адресованные к ле-вополушарному мышлению, требуют дополнительной активации мозга у всех лиц, независимо от творческого потенциала.

Стало быть, формирование многозначного, образного контекста в принципе требует меньших физиологических затрат, чем формирование однозначного, упорядочивающего контекста. И действительно, существуют многочисленные наблюдения, что для лиц, сохраняющих способности к образному мышлению, творческая деятельность менее утомительна, чем рутинная работа. Люди же, не выработавшие способность к формированию образного контекста, нередко предпочитают выполнять механическую работу, причем она им не кажется скучной. Такие люди как бы закрепощены собственным формально-логическим мышлением: стремление к творчеству, высокие духовные запросы кажутся им ненужной блажью, даже глупостью. Мир для них однозначен, как дважды два четыре, но насколько же он обеднен!

Тут надо сказать, что основа такой беды закладывается в детстве, в школьные годы. Среднее образование у нас почти целиком построено на развитии' именно формально-логического мышления, способности формировать однозначный контекст. И чем более прикладывается к этому усилий, тем труднее потом выйти из рамок однозначности. Отсюда ясно, как важно с ранних лет правильно строить воспитание и обучение, чтобы оба нужных человеку типа мышления развивались гармонично, чтобы образное мышление не оказалось скованным рассудочностью, чтобы не иссякал творческий потенциал человека. И в этом плане заслуживают всяческой поддержки требования предпринятой теперь реформы школьного образования развивать у детей чувство прекрасного и умение правильно оценивать произведения искусства, видеть красоту природы.

Два типа мышления, две стратегии полушарий... В нормальных условиях между ними нет антагонизма, нет конкуренции. Они тесно сотрудничают, взаимодействуют, дополняя и обогащая друг друга.

ВРЕМЯ, ПРОСТРАНСТВО И МОЗГ

О неравнозначности правого и левого мозговых полушарий в психической деятельности человека сейчас много говорят и пишут. Писал об этом и журнал «Наука и жизнь» (см. № 1, 1975; №№ 3 и 4, 1983). Дальнейшие исследования мозга открывают все новые особенности работы его полушарий.

Доктора медицинских наук Т. А. Доброхотова и Н. Н. Брагина работают в Институте нейрохирургии АМН СССР им. Бурденко. Они наблюдают и лечат больных с очаговыми поражениями головного мозга. Богатый клинический опыт и обобщение большого литературного материала легли в основу оригинальной научной концепции, разработанной этими авторами и опубликованной ими в ряде монографий и статей. Отличительная черта этой концепции в том, что в ней впервые в характеристику функциональных асимметрий человека введен наряду с пространственным и временной фактор. Иными словами, речь идет о том, что разные периоды времени мы контролируем разными полушариями: прошлым ведает правое, а будущим — левое. И что пространственно-временная организация психики есть ее основная характеристика. Об этом предлагаемый читателям очерк врача и журналиста Г. Б. Гохлернер.

Галина ГОХЛЕРНЕР.

Современная нейрохирургическая клиника располагает мощным арсеналом диагностических средств: здесь и электроэнцефалография (ЭЭГ), .и запись быстрых и медленных потенциалов мозга и его биоритмов, здесь и ангиография, и компьютерная томография, и многое, многое другое. Вся эта великолепная техника помогает врачам определять, где находится очаг поражения. Диагностика, отвечающая на вопрос «где?», называется топической (от греческого «топикос» — местный). Зная, где гнездится болезнь, и зная, какие функции при этом нарушены, психиатр, в котором врач не подавляет исследователя, невольно начинает сравнивать, сопоставлять, размышлять на тему «где — что?».

Усыпляя одну половину мозга путем введения наркотизирующего средства в левую или правую сонную артерию, попеременно «выключая» полушария односторонними электрошоками, наблюдая больных с разобщенными полушариями, у которых правая рука в буквальном смысле не ведает, что творит левая, ученые в свое время пришли к выводу, что левое полушарие служит средоточием оптимизма, а правое — пессимизма.

Верилось в это с трудом. Взять хотя бы такое известное недомогание, как мигрень (в старину ее называли гемикранией), когда болит только одна половина головы. Ясно, что какая бы половина ни болела, это не повод для хорошего настроения. Доброхотова и Брагина подтвердили правомочность подобных сомнений. Во-первых, болезненная эйфория при отключенном правом полушарии не эквивалентна хорошему настроению здорового человека. Во-вторых, клиника очаговых поражений мозга свидетельствует, что «центры пессимизма» есть в обоих полушариях и расположены они в височных долях. Если отключается одно из полушарий целиком, то на первый план выступает общий эмоциональный фон работающей половины мозга. Если же избирательно страдают отдельные его участки, то височные депрессии (угнетенное настроение) проявляют себя в полной мере. Похоже, что автор «Мастера и Маргариты» тоже кое-что знал об этом: гемикрания, мучившая Пилата и сопровождавшаяся отнюдь не радужным настроением, нацелена своим острием в висок — Булгакову-художнику помогает в данном случае Булгаков-врач.

И все же право- и левосторонние «центры пессимизма» в психопатологической картине проявляют себя по-разному: правополушарная депрессия—тоскливая, левополушарная — тревожная. Правополушарный больной пассивен, неподвижен, взгляд его устремлен в одну точку, левополушарный способен сутками шагать по больничному коридору, подозрительно вглядываясь в каждого встречного, цепляясь за врача, как за последнее спасение. И наиболее интересное: все мысли правополушарного больного о прошлом—кругом виноват, во всем ошибался, не так жил; у левополушарного только о будущем—что-то случится, что-то стрясется, что-то ужасное произойдет.

Такого рода наблюдения, проведенные на большом клиническом материале, легли в основу концепции, которая гласит: «функциональные асимметрии опосредуются пространственно-временными факторами, и... именно пространственно-временная организация составляет наиболее фундаментальную характеристику целостной нервно-психической деятельности человека». Что это означает?

При внешне симметричном плане строения тела мы асимметричны. Одна наша рука сильнее, ловчее, точнее в движениях, чем другая. У нас есть ведущий глаз и ведущая нога. И день, как известно, испорчен, если мы встаем «не с той ноги»... Из двух наших ушей одно лучше приспособлено к восприятию музыки, а другое — речи. Асимметрично, особенно по своим мимическим возможностям, наше лицо. Делали такие опыты: разрезали фотопортрет на две вертикальные половины и каждую половину склеивали с ее зеркальным отпечатком. Получались настолько различные «лица», что иногда даже трудно было поверить, что это один и тот же человек.

Перечень подобных асимметрий можно продолжить, но перечень еще не наука. Н. Н. Брагина и Т. А. Доброхотова пред пожили классификацию функциональных асимметрий человека. Неодинаковость двигательной активности рук, ног, левой и правой половин лица и тела обозначается как моторная (двигательная) асимметрия. Неравнозначность восприятия объектов внеш него мира органами чувств, расположенными слева и справа от срединной плоскости нашего тела, обозначается как сенсорна» (чувствительная) асимметрия. Наконец, специализация полушарий мозга в осуществлении различных форм психической деятельности обозначается как психическая асимметрия. Последняя, по определению авторов, является «самой гласной асиммет рией человека». Суть ее состоит в том, что «обеспечиваемые разными половинами мозга психические процессы организуются в пространстве и времени не сходно, а противоположно».

Моторные, сенсорные и психические асимметрии изучаются обычно разными исследователями. Н. Н. Брагина и Т. А. Доброхотова подошли к своей задаче комплексно (здесь надо отметить, что Брагина—невропатолог, а Доброхотова — психиатр), и преимущества такого подхода не замедлили сказаться. Дело в том. что деление асимметрий на моторные, сенсорные и психические, как и всякая классификация, условно. «Разъять материю»—не цель, а средство познания, за «разъятием» следует воссоединение, синтез. Так вот, изучение целостной нервно-психической деятельности в норме и патологии показало, что правое мозговое полушарие сопряжено с сенсорной (чувствительной) сферой и обращено к прошлому, а левое полушарие сопряжено с двигательной сферой и обращено к будущему времени.

Проблема «географии» мыслей и чувств имеет свою историю. А. М. Вейн в статье «Мозг и творчество» («Наука и жизнь», №№ 3, 4, 1983) упомянул анатомов, которые пусть наивно, пусть с вульгарно-материалистических позиций, но признавали за отдельными зонами мозга определенные психические функции. Это направление получило название психоморфологизма. Противоположное направление, начертавшее на своем знамени идею равных возможностей равновеликих участков мозга и неограниченного «переучивания нервных центров», вошло в историю науки под названием эквипотенциализма. «Говорят, что посредине между двумя противоположными мнениями лежит истина. Никоим обра зом! Между ними лежит проблема!» Эти слова Гете оказались справедливыми и применительно к поединку между психоморфологами и эквипотенциалистами, длившемуся без малого полтораста лет. Теперь-то мы знаем, что «переучивание нервных центров» в определенных пределах возможно и пределы эти тем шире, чем моложе пациент. Но мы знаем и то, что в зрелом возрасте необратимое поражение конкретных мозговых структур ведет и к необратимой потере соответствующих психических функций. Впервые это было установлено в 60-х годах прошлого века для речевых центров, расположенных в левом полушарии, и это был первый чувствительный удар по эквипотенциализму. Чувствительный, но не сокрушительный, поскольку он устоял. Просто для речевых центров было сделано исключение. А заодно и для левого полушария. Его признали господствующим (доминантным), а правое полушарие — психически немым, позже — субдоминантным (подчиненным левому). Однако это мнение оказалось глубоко ошибочным.

Выяснилось, что даже по отношению к речи доминантность левого полушария имеет свои границы: ведь речевая функция не исчерпывается произнесением слов, она требует еще их эмоционально-интонационной окраски. «Тон делает музыку»,— говорят музыканты, и от тона, каким сказаны те или иные слова, подчас тоже многое зависит. Так вот оказалось, что при правополушарных поражениях речь становится монотонной, невыразительной, пропадает и способность оценить интонацию собеседника. На это обстоятельство впервые обратил внимание видный английский невропатолог конца прошлого—начала нынешнего века X. Джексон. Ему принадлежит замечательное высказывание о том, что мыслим мы не только словесными, но и образными символами и что этот тип мышления составляет привилегию правого полушария.

Однако, несмотря на отдельные прозорливые высказывания, в целом вопрос об участии правого полушария в психической деятельности оставался открытым вплоть до середины XX века. Заметный прогресс в этой области связан с работами канадского нейрохирурга У. Пенфилда и ученых его школы. При операциях на мозге для уточнения границ пораженного участка используется метод непосредственной стимуляции обнаженной мозговой коры слабым электрическим током. С помощью этого метода Пенфилду и его сотрудникам удалось показать четкие различия ответов в зависимости от стороны раздражения. Так, при раздражении левой височной области на первый план выступали различные речевые нарушения—запинания, смазанность речи, повторения, ошибки в назывании предметов. Если же электростимуляции подвергались симметричные точки правой височной доли, то у больных возникали очень яркие воспоминания—яркие настолько, что сами больные расценивали свои видения не как воспоминание, а как буквальную «вспышку пережитого». Происходило как бы проигрывание куска прошлого опыта с некоей «магнитофонной ленты». Таким образом, стало ясно, что отпечатки наших непосредственных впечатлений, по-видимому, односторонни и владеет ими правое полушарие.

Очень поучительными оказались также некоторые клинические наблюдения над художниками и музыкантами, перенесшими заболевания левого полушария. Болезнь в ряде случаев не только не отразилась на профессиональном мастерстве, но даже обострила художническую зоркость. Пришлось признать, что и несловесные формы мышления, в частности мышление музыкальными и художественными образами, имеют своим непосредственным носителем правое полушарие. А ведь музыка, по утверждению Бетховена, «откровение более высокое, чем мудрость и философия».

В настоящее время уже никто не говорит о доминантности левого полушария: говорят лишь о доминантности левого или правого полушарий в осуществлении тех или иных психических функций. Или о преобладании лево- либо правополушарных процессов в психическом облике того или иного индивида, здорового или больного. «Левополушарный» человек тяготеет к теории, имеет большой словарный запас и активно им пользуется, ему присущи двигательная активность, целеустремленность, способность прогнозировать события. «Правополушарный» человек тяготеет к конкретным видам деятельности, он медлителен и неразговорчив, но наделен способностью тонко чувствовать и переживать, он склонен к созерцательности и воспоминаниям. Разумеется, большинство здоровых людей — это двуединство «правого» и «левого». И все же некоторая сдвинутость вправо или влево — правило, а не исключение.

Учение о функциональных асимметриях важно не только в познавательном плане. В самом деле, еще лет 15 назад невропатолог, обнаруживший у пациента справа или слева более четкую реакцию на укалывание иглой, озабоченно поджимал губы: не начало ли здесь какого-нибудь серьезного неврологического заболевания? Сегодня образованный врач отнесет эти небольшие различия на счет индивидуальных особенностей функциональной асимметрии.

А вот другой практический аспект проблемы. Определение профиля асимметрии у призывников, абитуриентов вузов, техникумов и ПТУ, у молодых людей, поступающих на работу, пока еще не вошло в повседневную практику деятельности медицинских комиссий. Между тем целесообразность, а в ряде случаев и необходимость учитывать этот профиль очевидны. Это в особенности относится к левшам, наблюдения за которыми показали, что при утомлении, снижении внимания или в состоянии сильного волнения они инстинктивно начинают пользоваться левой рукой, что приводит иногда к авариям на производстве и другим тяжелым последствиям. Один такой случай описан в очерке «Четыре секунды», опубликованном «Известиями» в июне 1983 года. В нем рассказано о подвиге офицера, который, спасая солдата, допустившего ошибку на боевых учениях, лишился кистей обеих рук. Как оказалось позже, солдат был левша. Из-за ложного стыда он скрывал это от товарищей. Старался все делать правой рукой, даже учебные гранаты метал правой, как все. Но в минуту наивысшего напряжения он подсознательно переложил боевую гранату из правой руки в левую, более тренированную, и, поняв, что сделал не так, как учили, растерялся. В результате — несчастный случай.

А ведь эту беду можно было отвести, если бы о леворукости солдата было известно заранее. И для того чтобы отличить левшу от правши, не требуется его признаний—для этого существует множество объективных тестов. Н. Н. Брагина и Г. А. Доброхотова приводят в своей книге не менее десятка подобных проб...

«Если известна сторона поражения мозга, то психиатр, хорошо знакомый с психопатологией очаговых поражений мозга, легко перечислит возможные у больного психические нарушения, а также очертит круг невозможных»,— читаем мы в книге Н. Н Брагиной и Т. А. Доброхотовой. Это у правшей. А как обстоит дело с левшами? Все наоборот? Речевое представительство — в правом полушарии, образное мышление—в левом и т. д,? Долгое время так и считали. Так и писали в учебниках и монографиях. Однако дальнейшие исследования опровергли это ходячее мнение. Тип, полностью зеркальный по отношению к праворукому, у исследованных здоровых левшей не встретился ни разу. Но изредка и у здоровых и чаще у больных левшей «зеркальность» проявляется в психической деятельности. Отметим два таких проявления: зеркальное письмо и феномен предвосхищения.

Постигая грамоту, некоторые дети-левши норовят писать не только левой рукой, но и зеркально. Родители и школа с трудом переучивают таких детей. Но и после овладения обычным письмом дети и взрослые левши в состоянии утомления или рассеянного внимания иногда начинают писать зеркально. А в клинической практике известны случаи, когда больной-левша полностью переходит на зеркальный способ письма, причем не осознает необычности этого способа, уверяя, что ошибается не он, а врач. Подобные расстройства письма и сознания встречаются только у левшей.

Другой специфический для больных-левшей феномен состоит в том, что в их представлении прошлое и будущее как бы меняются местами. Больной оказывается как бы способным «помнить будущее» подобно Белой Королеве (из сказки Льюиса Кэрролла "Алиса в Зазеркалье»), которая сначала видит кровь и чувствует боль, а уже потом уколет палец. Все мы так или иначе планируем будущее, а следовательно, имеем в своем сознании какую-то его модель, прогноз. Но феномен предвосхищения у больных-левшей—это нечто иное, чем обычное прогнозирование. Здесь чувственно-образные ощущения преобладают над логическим мышлением. «Этот чувственный характер феномена предвосхищения и заключает в себе наибольшую загадку»,— признаются наши исследовательницы.

Левшам, а точнее сказать, неправорукому меньшинству (поскольку, кроме правшей и левшей, есть еще "обоюдорукие"—люди с обеими ловкими или обеими неловкими руками) в книге Брагиной и Доброхотовой уделяется значительное внимание. Неправорукость — большая, самостоятельная проблема, и не только научная, но и социальная.

До последнего времени неправорукое меньшинство человечества было почти не изучено. Обществом практически игнорировался сам факт неправорукости. Даже слова «левый» и «правый» во многих языках мира имеют еще и иносказательное значение: «неловкий», «неправильный» или, наоборот, «правильный», «справедливый». Весь наш жизненный уклад—от рукопожатия до правил дорожного движения — ориентирован на правшей. Левша вынужден приспосабливаться к порядку вещей, удобному для праворуких. Между тем обществу, заинтересованному в гармоническом развитии всех его членов, важно знать особенности функциональной организации не только большинства, но и меньшинства,

Каковы же первые итоги изучения функциональной организации неправоруких людей? Вот несколько основных выводов.

«Хорошо изученный вариант функциональной асимметрии мозга с левополушарным представительством речи присущ только праворукому большинству. У неправорукого же меньшинства человечества обнаруживается неизмеримо больший разброс вариантов речевого представительства в мозге... Правостороннее представительство чаще встречается у лиц с приобретенной леворукостью».

«Картина поражений для всех неправоруких обща тем, что независимо от стороны поражения в ней представлены обычно нарушения и чувственного, и абстрактного познаний, и психосенсорных, и психомоторных процессов, которые у правшей нарушаются раздельно... Этот клинический факт скорее всего свидетельствует об отсутствии у неправоруких лиц четкой специализации полушарий мозга».

Вывод очень ответственный, поскольку существует такое непроверенное, но ставшее уже известным мнение, что умственные способности находятся в прямой зависимости от степени функциональной асимметрии. Так ли это?

Что касается умственных способностей левшей, то по этому поводу в литературе высказываются три точки зрения. Согласно одной из них, леворукость—недостаток, отклонение от нормального развития. Вторая точка зрения, напротив, предполагает у левшей более высокие интеллектуальные и творческие способности, чем у правору-ких людей. При этом обычно ссылаются на Леонардо да Винчи и других гениальных левшей из числа исторических личностей. Наконец, третья точка зрения отрицает различия в психических возможностях право- и леворуких людей. Брагина и Доброхотова тоже считают, что по своим психическим способностям левши не уступают правшам. Однако реализация природных возможностей у левшей затруднена в силу того, что весь уклад нашей жизни ориентирован на правшей. Поэтому всемерной поддержки заслуживают те исследователи, которые высказываются против переучивания левшей и, более того, за целесообразность создания специальных шаблонов техники для неправорукого меньшинства. В ряде стран уже встали на путь создания инструментов и других средств трудовой деятельности для левшей. Этот опыт заслуживает серьезного изучения и повсеместного распространения.

В заключение вернемся немного назад— к первой монографии Т. А. Доброхотовой и ее докторской диссертации. Они были посвящены психопатологии эмоционального поведения при очаговых поражениях мозга.

В основе эмоционального поведения, как нетрудно понять, лежат эмоции, которые бывают положительными — радость, удовольствие, удовлетворение (а улыбка, смех, оживленное выражение лица — это их мимическое сопровождение) и отрицательными — страх, гнев, ярость, тоска, печаль, недовольство, неудовлетворенность. Эпитет «положительные» говорит сам за себя, а вот отрицательных эмоций, как считают, следует избегать. А следует ли?

Есть, например, такое выражение: «злой в работе». И вправду, надо иногда как следует разозлиться, чтобы осилить задачу, которая в благодушном настроении у нас не получается. Внутренний конфликт—основной двигатель творчества, об этом мы тоже читали в уже упомянутой статье А, М. Вейна. Но бывает и по-другому. Стимулом к творчеству могут быть и положительные эмоции, поводов к которым у человека гораздо больше, чем у животных. Нам ведь дано испытывать удовольствие не только от солнечного утра, улыбки ребенка, аппетитного обеда, но и от ноктюрна Шопена, пейзажа Левитана, красоты логических построений Дарвина, гениальной простоты пастеровских экспериментов. Творчество заразительно! Доброхотову, как, впрочем, и многих других исследователей мозга; в свое время заворожила экзотическая красота экспериментов Дельгадо.

Хосе Дельгадо, американский нейрофизио-лог, по происхождению испанец, составил себе имя в науке тем, что; используя метод электро- и радиостимуляции вживленных в мозг электродов, открыл ряд центров, непосредственно связанных с эмоция. ми и влечениями, ощущениями удовольствия или страдания. Экспериментировал он на разных животных, в том числе и на быках-торо, выращиваемых не для сельскохозяйственных работ или на мясной рынок, а специально для корриды.

Вот как описывает эти опыты сам Дельгадо в своей книге «Мозг и сознание» (М., «Мир», 1971): «...в мозг нескольким быкам были вживлены электроды. После операции, в то время как животное свободно разгуливало по небольшому сельскому загону, некоторые структуры его мозга были исследованы методом раздражения по радио. При этом у него удалось вызвать двигательные реакции... Кроме того, удалось неоднократно продемонстрировать, что раздражение мозга подавляет агрессивность быка, ...его можно было внезапно остановить в самый разгар атаки».

Эти эксперименты заставили о многом задуматься доктора Доброхотову. Так ли уж отрицательны «отрицательные» эмоции? Ведь, подобно физической боли, они не только страдание, но и сигнал о неблагополучии, внутреннем или внешнем. Они заставляют организм мобилизовать свои силы, напрячься, отразить удар. Тогда как самоуспокоенность и ощущение полного довольства расслабляют, демобилизуют. Сейчас в книгах и статьях Т. А. Доброхотовой вы не встретите словосочетания «отрицательные эмоции». Для их обозначения применяется иной термин: «эмоции со страдальческим оттенком».

Центры эмоций, как это следует из опытов Дельгадо и других нейрофизиологов, расположены в глубинных структурах мозга, в подкорке. Но эмоции, особенно у человека, имеют и свое корковое представительство. Ведь осознаем же мы свои переживания, называем их по имени, обуздываем, если надо! При этом способность к переживаниям со страдальческим оттенком напрямую связана с сохранностью лобной коры. Таков один из выводов докторской диссертации Т. А. Доброхотовой (1968), об этом она позже прочтет ив книге X. Дельгадо «Мозг и сознание». Больной с поврежденными лобными долями не перестает чувствовать боль или замечать негативные явления в окружающей его действительности. Но он теряет способность испытывать по этому поводу страх, тревогу, гнев, печаль. Это неоднократно можно было наблюдать на больных с височными опухолями. Такие больные обычно депрессивны, но лишь до тех пор, пока разрушительный процесс не распространился на лобную область. Как только это произойдет, депрессия на глазах исчезает, и тот же больной становится вдруг беспечным, благодушным или даже блаженно-радостным.

Важно отметить, что с лобными долями связаны высшие формы интеллектуальной деятельности — такие, как понятийное мышление, программирование, прогнозирование. Выходит, что мышление и способность к страданию каким-то образом «овеществлены» в одном и том же материальном субстрате! Как тут не вспомнить пушкинское:

Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.

Вдумайтесь в эти строки. Поэт хочет жить, чтобы страдать? Нет, он хочет жить, чтобы мыслить! А мыслить, не страдая, должно быть, не дано. «Через страдание к радости» — таков был девиз Бетховена и такова, по-видимому, вообще диалектика процессов творчества, мышления, познания.

В шар земной упираясь ногами,
Солнца шар я держу на руках...

На земном шаре почти не осталось мест, куда бы не ступала нога человека. Современная техника открыла нам такие дали Вселенной, что до Солнца, кажется, и впрямь можно достать рукой. И только третий шар—тот, что вмещает и объединяет и солнце и землю,— человеческий мозг — во многом остается еще неприступной крепостью. Сегодня эту мягкую твердыню осаждают со всех сторон. Мозгу задают вопросы физиологи и врачи, психологи и социологи, у мозга учатся кибернетика и электроника. Мы пока еще не знаем, как материальное — мозг — производит нематериальное — мысль. Но изучение мозга прогрессирует так стремительно, что выполнение завета из далекого прошлого—познай самого себя — представляется делом не такого уж далекого будущего.

ТЕСТ НА ЛЕВОРУКОСТЬ

Для установления право- или леворукости существует множество тестов. Вот некоторые из них.

Переплетение пальцев рук. Быстро, не думая, переплетите пальцы обеих рук. Сколько бы раз ни повторялась проба, сверху всегда оказывается большой палец одной и той же руки, как правило, ведущей (правой у правшей и левой у левшей).

Измените положение переплетенных пальцев на противоположное. Такая операция требует некоторой подготовки (обдумывания) и вызывает ощущение неудобства.

«Поза Наполеона». Не раздумывая, скрестите руки на груди. Обычно у прав-ши правая кисть ложится lid левое предплечье первой и сверху, тогда как левая кисть ложится позже и оказывается под правым предплечьем. Сознательное выполнение пробы «наоборот», во-первых, совершается медленнее, а во-вторых, сопровождается ощущением неловкости.

Аплодисменты. Покажите, как вы аплодируете. Отмечено, что активна при этом перемещается ведущая рука, ударяя о другую руку, которая остается в одном и том же положении или менее активна.

Пробы на одновременные действия обеих рук. Возьмите в каждую руку по карандашу и, действуя одновременно обеими руками, нарисуйте, не глядя, круг, квадрат, треугольник. Сравните качество линий и полноту изображения заданной геометрической фигуры. Изображения, выполненные ведущей рукой, обычно выглядят более полными и правильными.

Проба на точность попадания. Возьмите чистый лист бумаги, поставьте жирную точку в центре листа и попытайтесь раз 15—20 подряд попасть в нее карандашом при закрытых глазах. У правши точность попадания выше при работе правой рукой: точки ближе к цели, распределены вокруг нее равномерно, а площадь разброса по форме приближается к овалу. Левая же рука чаще всего попадает в левую половину листа и дальше от цели, чем правая.

Рисование вертикальных линий. На листе бумаги нарисуйте два квадрата 1,5  X 1,5 см и быстро заштрихуйте их вертикальными линиями—сначала одной, потом другой рукой. Число линий, нарисованных ведущей рукой, обычно больше (примерно на одну треть), и они получаются более аккуратными.

Информативная ценность этих тестов неодинакова, но в совокупности они позволяют надежно отличить левшу от правши.

Исследование асимметрии рук у ДЕТЕЙ имеет свои особенности: целесообразно, чтобы оно носило характер игры или соревнования и дети на догадывались о цели занятий.

Протирание доски. Ребенка просят взять тряпку и протереть классную доску (во внеклассных условиях это может быть любая другая поверхность, например, оконное стекло). Если протирает левой рукой, то ему предлагают поймать брошенную тряпку, а затем самому бросить ее в корзину, находящуюся в 4—5 шагах от него. Левша все эти манипуляции выполняет левой рукой.

Поднимание лежащего на полу предмета. Очень редко производится неведущей рукой.

Вкладывание фишек в коробку. Активные действия совершает ведущая рука, неведущая держит или придерживает коробку.

Если вы заметили, что ваш двух- или трехлетний ребенок ест или раскрашивает картинки левой рукой, не спешите записать его в левши: более или менее устойчивая асимметрия рук устанавливается у детей лишь после четырех лет. Но и тогда нет причин для волнений: леворукость не болезнь и не беда, жить она не мешает.