На днях министр образования и науки Дмитрий Ливанов заверил население РФ, что в школьном курсе литературы «пока не планируется никаких изменений». А если такие изменения вдруг спланируются сами собой, они все равно «должны будут пройти широкое общественное и профессиональное обсуждение».

— И мы, — пригрозил министр, — такие обсуждения обязательно организуем.

Это, напомню, произошло после того, как предводитель российского населения, подобно метеору среди ясного неба, явился на съезд организации «Всероссийское родительское сопротивление» и лично озаботился «исчезновением» из школьной программы «Медного всадника» и «Дамы с собачкой».

Уважаемый министр Ливанов! Позвольте, не дожидаясь организации «широкого общественного обсуждения» (единственной целью коего, несомненно, будет жирная галочка, на фоне которой Первый канал покажет очередную бесценную реплику гражданина Путина, главного ценителя русской и мировой литературы), принять ваши слова за чистую монету и проявить инициативу с мест.

Инициатива моя растет не абы откуда. Я позаимствовал ее у человека, который всю сознательную жизнь делал русскую литературу еще лучше, еще богаче и еще читабельней. Бориса Стругацкого, (со)автора светлой мечты о Высокой Теории Воспитания, спросили в одном из последних интервью: что бы он сделал с российским образованием?

— Я бы заменил уроки литературы «уроками чтения», — ответил Борис Натанович. — …Не надо никаких нудных обсуждений «проблем», никаких «лишних людей», «писем Татьяны», «почему Раскольников убил старуху», вообще не надо примитивного литературоведения, всего этого нудного пережевывания наукообразной скукотищи, убивающего книгу. Только ежедневная и ежечасная демонстрация, умелая и талантливая, что книга — это прекрасно! Это круто!

«Какие нужные слова!» — подумал я тогда. И сразу обвел их старомодным карандашиком. В частности, потому что накануне стоял в «Буквоеде» и листал, почесывая темя, «рабочую тетрадь» по литературе:

«Как вам кажется, — спрашивала тетрадь меня и всех десятиклассников, — открыл ли Толстой истину о человеке? Если да, то в чем она заключается? Если нет, то объясните, почему вы так думаете».

И девять строчек для ответа. Краткость — сестра истины о человеке.

«Попробуйте объяснить, — не унималась тетрадь, — сцену, которую Раскольников видит во сне (Миколку, пьяных мужиков и баб, лезущих в телегу), а также состояние самого Раскольникова с точки зрения разумного эгоизма».

И чтоб вы знали: сон Раскольникова в свете разумного эгоизма — это не какая-нибудь истина Толстого. Тут дело серьезное. Требует пятнадцати строчек.

Замечу также, что слова Стругацкого я прочитал на другой день после того, как одна дважды образованная женщина, понаехавшая в Москву и глотающая там умные современные романы по семьсот страниц, призналась мне (в кафе на Винзаводе, где книги служат элементами интерьера):

— Даже не знаю, сколько времени еще должно пройти, чтобы я доросла до классики!

Вспомнил я эту реплику, и стало мне совсем грустно. Потому что у меня и моей знакомой в свое время была одна и та же учительница литературы. Конкретней — моя мама.

Имея доступ к училке лит-ры в сугубо неформальной, доверительной обстановке, осененной собраниями сочинений на прогибающихся полках, я всегда знал, что, например, «Война и мир» — это книжка про любовь и войнушку. Над ней можно и рыдать, и потирать руки в ожидании батальных сцен, и нетерпеливо пролистывать все разговоры Пьера с Платоном Каратаевым, потому что там и другого добра навалом.

А «Вечера на хуторе близ Диканьки» — это улетное фэнтези с элементами хоррора и головокружительного бурлеска (всех этих слов я в девять лет не знал, но мое первое впечатление от Гоголя они передают верно).

«Черный человек» Есенина и «Яма» Куприна вписываются в мир угрюмого подростка так же легко, как творчество Егора Летова и Джима Моррисона.

А когда влюбишься — влюбишься по-черному, нелепо, ужасно и неизбежно, — Маяковский лупит тебя в ту же точку, что и стенания Бутусова про «комнату с белым потолком» и «ремни, стянувшие слабую грудь»:

Слов моих сухие листья ли

заставят остановиться,

жадно дыша?

Дай хоть

последней нежностью выстелить

твой уходящий шаг.

Только ленивый не вворачивал при случае, что «школьная литература отбивает желание читать Достоевского». Но одно дело — бросаться красивыми фразами, а другое — видеть старую знакомую, которую моя же мама, понуро следовавшая незыблемой школьной программе, заставляла писать сочинения и вычитывать в Достоевском все, чего требовали методички. Как следствие, моя знакомая уверена по сию пору, что до классики нужно «дорасти».

Хотя на самом-то деле нужно совсем другое. На самом деле нужно брать эту классику с подоконника кафе и, если нравится, читать до конца. А если не нравится — ставить обратно, чтобы лет через десять попробовать снова. Если будет настроение.

(Примечание для сотрудников кафе: поставьте, кстати, на подоконник тургеневскую «Новь». Книжка до того злободневная, что оторопь берет.)

Увы, чтение прекрасной беллетристики в средней школе отравлено не только бессмысленной игрой в филологию. Литература тащит на своем горбу развитие письменной речи, осмысление истории, а также психологию, этику и ударный батальон философских проблем, над которыми и ныне чахнут лучшие умы человечества.

Школьникам не дают просто читать «Княжну Мери» — не-е-ет, их заставляют извлекать нравственные уроки из выходок Печорина, причем в письменном виде, умными словами и без орфографических ошибок.

Сомнений нет: пассионарным учителям вроде Д. Быкова (особенно когда их доходы и образ жизни не ограничены учительской зарплатой) и сейчас удается донести до детей, что чтение хороших книг — это радость, а не повод вызубрить «правильные» мысли о патриотизме и нравственности.

Бывает, и в рамках нынешнего предмета иного подростка настигает откровение: в «Мертвых душах» не меньше стеба, чем в интернете! «Князь Серебряный» доставляет не хуже «Хоббита» в 3-D! Читать — это типа кино смотреть, только чисто в голове и затягивает сильнее, а потом долго из башки не лезет!

Но это, извините, вопреки, а не благодаря. Нет никакого смысла составлять новые абсурдные списки по сто книг, «которые должен будет прочитать каждый выпускник российской школы», если книги эти — с «Медным всадником» или без — и впредь будут мусолить, как таблицу Менделеева. Лучше вообще не читать «Даму с собачкой» в 15 лет, чем читать ее из-под палки, да еще и с обязательным вымучиванием ахинеи на тему «Духовное перерождение человека в рассказах А. П. Чехова».

«Я же единственный предметник, который касается души!» — восклицает учительница литературы в старой доброй киносказке «Вам и не снилось». Золотые слова. И если уж касаться души, то в неформальной, доверительной обстановке, а не там, где нудят о роли пейзажа в раскрытии идейно-художественного содержания.

Не поймите меня неправильно: книги можно и нужно обсуждать. Но разговор о прочитанном должен быть сократовской беседой, а не «освоением материала» в хронологическом порядке. Более того, я вовсе не против канона. Но канон должен быть длиннющим и постоянно пополняющимся. Потому что 100 книг, отобранных «экспертами» и одобренных свыше, — это, простите, бред сивой кобылы.

Отличные книги исчисляются тысячами. Хорошие — десятками тысяч. Каждая из них может стать для кого-то маленьким откровением: и незаслуженно полузабытая проза Софьи Ковалевской, и Пелевин, и «Голодные игры», и Мо Янь, и рассказ Асара Эппеля о случке кроликов, оскорбивший тонкие чувства Сергея Миронова, и «Золотой осел» Апулея, оскорбляющий ханжей уже две тысячи лет. Да что угодно. Лишь бы привыкли читать. Лишь бы поняли, что «что книга — это прекрасно! Это круто!»

В общем, дорогой читатель!

Фет с ним, с министром Ливановым. Я знаю, что уроки подлинной любви к чтению в российской школе появятся не раньше, чем утопическое «Обмановедение», на которое братья Стругацкие вдохновили меня в прошлый раз.

Поэтому скажем так: основная мысль данного сочинения в том, что добро — когда оно побеждает — приходит огородами. Высокая Теория Чтения начинается дома. А дома нужны не реформы системы образования. Нужны просто книги, хорошие книги, и обыкновенные взрослые, которые смеются и плачут над их страницами.