Я привык быть в меньшинстве.

В детстве я ходил в музыкальную школу с такой классической папочкой для нот под мышкой. Оказываясь с ней на улице, я чувствовал себя в меньшинстве. В большинстве были парни, которые отлавливали во дворах тех, кто с папочками, чтобы побить.

Однажды мне попалась в руки книга для подростков, где увлекательным образом рассказывалось об энтомологии. Прыгая по лужайкам садового товарищества «Березка» с самодельным сачком, я определенно чувствовал себя в меньшинстве.

В большинстве были те, кто проводил время, взрывая тротил, найденный в окрестных лесах на местах боев Второй мировой, ну и пытаясь побить кого-нибудь из садового товарищества «Подъемник». Завидев меня, увлеченно преследующего очередную лимонницу, большинство из обоих садовых товариществ кричало насмешливо: «Юный бабочколов!» Слово «энтомолог» не входило в лексикон большинства.

Студентом, шатаясь по питерским дворам, я пытался заставить друзей донести бутылки до урны после их распития. Ходил вольнослушателем на филфак не потому, что там девочки, а потому, что в самом деле интересно было слушать про Тредьяковского. Носил в газеты заметки про старообрядцев или реабилитационный театр людей с синдромом Дауна, а там говорили, что большинству людей интересно про местную команду КВН и премьеру блокбастера.

В общем, во взрослую жизнь я вступил человеком, для которого быть в меньшинстве стало привычным делом. Это мне казалось таким же естественным, как болеть зимой гриппом или носить трусы под штанами.

Мир вокруг меня устроен просто. Ты в меньшинстве, если ты нормальный. Если ты в очереди к эскалатору пытаешься держать дистанцию, ты в меньшинстве. Если ты тащишь с помойки домой венские стулья, ты в меньшинстве. Если ты веришь в то, что никто тебе ничего не должен, ты в меньшинстве. Если ты не даешь взяток, ты в меньшинстве. Если ты купил Windows, ты в меньшинстве. Если ты не знаешь, кто такой Стас Михайлов, но знаешь, кто такой Билл Эванс, ты в меньшинстве. В общем, если ты нормальный, ты в меньшинстве.